В.М. Гаевский, П. Гершензон. Разговоры о русском балете. Комментарии к новейшей истории. М.: Новое издательство, 2010.

Балет в России традиционно считается «священной коровой», которую уже много лет выставляют напоказ как образчик развитого культурного общества, пытаясь выдать за доказательство сего утверждения. Это ширма, предназначенная для хвастовства — мол, смотрите, мы тоже не лыком шиты. Но так ли это?

Насколько актуальны царские замашки наших политиков от культуры на данный момент? И так ли непререкаем авторитет русского балета в мире, как был когда-то?

Именно эти вопросы можно прочесть между строк в книге Вадима Моисеевича Гаевского и Павла Гершензона «Разговоры о русском балете. Комментарии к новейшей истории».

Прежде чем углубляться в анализ я хотела бы вкратце рассказать о личностях, устроивших на страницах данной книги культурный диспут.

Вадим Гаевский — почтенный балетный критик так называемой «старой культуры», в то же время обладающий на редкость современным мышлением. Павел Гершензон — активный участник творческого процесса, служивший в Мариинском театре в конце девяностых — начале нулевых. В его послужном списке внедрение в репертуар театра балетов Джорджа Баланчина, оригинальной версии «Спящей красавицы» и приглашение Уильяма Форсайта.

Оба автора принадлежат к разным поколениям, что сразу выдает их манера повествования. Гаевский более лаконичен и деликатен, в то время как Гершезон, на волне негодования, вызванного его работой в Мариинском театре, выражается резко и местами язвительно как в адрес русского балета, так и в адрес конкретных личностей от искусства.

Но именно такая структура повествования, основанная не на взаимных обвинениях и попытках переспорить друг друга, а на объективном и профессиональном обзоре сложившейся ситуации в русском балете, привлекает и держит в интеллектуальном напряжении на протяжении всей книги.

«Разговоры» не превратились в фарс двух «старых маразматиков», запутавшихся в воспоминаниях и определениях, они явились нам примером классических диалогов об искусстве, какие были в греческой и римской традиции. За одно лишь это — воскрешение прекрасной литературной традиции «диалогов» — можно сказать спасибо авторам.

Но вернемся к сути повествования. Первая часть книги датируется 1996–1997 годами.

Вторая часть бесед относится к 2005–2007 годам. Во введении к книге эти хронологические рамки не только тщательно очерчены, но и объяснены содержательно как отражающие определенные этапы жизни русского балета. Это важно, поскольку при всей специфичности балета как искусства, где привязка к эпохе «устроена» совсем иначе, чем, например, в театре драматическом, а время как бы течет медленнее, полтора десятилетия — все же немалый срок.

Центральной темой диалогов является история отношений балета с властью. Авторы подробно останавливаются на эпохе, когда балет представлялся на одном уровне с достижениями науки и техники и был еще одним инструментом воздействия на мировое сообщество. Они сожалеют, что в настоящий период ситуация не изменилась — как искусство русский балет давно остановился в развитии, люди все еще с благоговением смотрят «Лебединое озеро», не представляя, что мировой балет вышел уже на совершенно другой уровень. Пиетет и трепет, с которым культурные критики относятся к русскому балету, уже давно неоправдан, и оба «серых кардинала» от балета это доказывают, прекрасно аргументируя свою позицию.

Сейчас прима-балерины становятся медийными персонажами, входят в элиту, хореографы скрещивают балет с театром, эпосом, литературой и еще Бог знает чем, рождая в муках нечто монструозное под названием драм-балет.

Авторы считают, что эта ситуация напрямую связана с засильем в балете советской закалки, видимо, неистребимой «линии поведения».

На фоне этих рассуждений Гершезон и Гаевский выносят общий вердикт культуре, используя балет как индикатор нездорового развития. И вердикт неутешителен — отсутствие развития и вкуса, авторитет персон, прежде всего работающих на собственный имидж, а не на развитие культуры балета, не приведет ни к чему хорошему.

Радует лишь то, что рассуждения, в принципе, имеют открытый конец, в надежде, видимо, что деятели культуры одумаются и все-таки возьмутся за дело.

Но если Гершезон подходит к этой позиции скептически (видимо, свежи еще раны, полученные в неравной схватке с дирекцией Мариинского театра), то Гаевский более оптимистичен и надеется на чудо, которыми изобилует русская история.